Интервью с Игорем Заднипряным и Вадимом Кожевниковым – о новом проекте «Modern-Vertep».
Театр марионеток возвращается, хотя никуда и не исчезал. В медиапространстве оставались только ностальгические воспоминания десятилетней давности о маленьком кукольном театре на Подоле. И вот в начале октября театр вновь напомнит о себе первой за 12 лет премьерой взрослого спектакля.
Пообщались с Игорем Заднипряным, режиссёром спектакля «Modern-Vertep», и Вадимом Кожевниковым, директором киевского Театра марионеток. Поговорили о спектакле, современном вертепе, а также о прошлом и будущем театра.
Игорь Заднипряный:
Кто ты?
Режиссёр.
Чем занимаешься?
Ставлю спектакли. Учился в актерской студии Львовского театра им. Леся Курбаса, где после и работал. В 2006 поступил на режиссуру и учился сразу на двух курсах. В начале на курсе режиссёра театра кукол, который набирал Михаил Яремчук (главный режиссёр Театра марионеток — прим. ред.), а потом перевёлся к Леониду Танюку (народный артист Украины — прим. ред.), где и закончил курс на драматического.
Чем знаменит?
Думаю, что не знаменит, но надеюсь, что всё впереди.
Есть завершённые проекты, которыми гордишься?
В прошлом году выпустил проект «Королева красоты» по Мартину Макдонаху во львовском театре Курбаса. Это знаковый проект, потому что у меня был большой перерыв. Я на долгие годы выпал из профессии и лет пять не работал как режиссер. А так как Курбаса — мой родной театр, то и возникла такая идея.
Расскажи о технической части. Спектакль не видел, но слышал о хромакее на сцене.
Это специфическое решение художника театра Владимира Стецьковича, которого я изначально загрузил идеями. Владимир их переваривал и предложил использовать экран, ставить хромакей и онлайн-камеру, чтобы транслировать фрагменты спектакля. На сцене существуют актёры, и в этот же момент камера снимает и транслирует их на большой экран, где накладывается изображение стихий, как на территорию мечты и подсознания персонажей. Во время сцены убийства, где дочь убивает мать, то вокруг горит огонь как в аду, а когда персонажи мечтают или любят — небо.
Несколько лет ты учился у Михаила Яремчука, но твоё творчество мало связано с марионетками. Почему всё таки решился заняться кукольным театром?
Я работал драматическим актёром, но когда увидел взрослые кукольные спектакли «Вишнёвый сад» и «Дом, который построил Свифт», то осознал, что в театре марионеток плотная, как кубик-рубик, композиционная конструкция, чего не хватает драматическому театру. И понял, что хочу этим заниматься.
Есть стереотип, что театр кукол — это несерьезно и для детей. У тебя такого не было?
Я об этом не парился. Да, я закончил драматический и после курсов ставил спектакли в Херсоне и Чернигове. После, как поставил несколько спектаклей, то понял, что постановочная машина в академических театрах не для меня и ушёл наглухо на долгие годы. Потому вернулся с проектом в Курбаса, где спектакль «Королева красоты» вернул в работу. А возвращаться к марионеткам… Да нет никакой разницы. Театр кукол — это часть театра.
Кукла — выразительное средство, а не какой-то вид театра. Для меня интересно, что всё равно остаюсь режиссёром драматического театра, но уже на синтетической территории.
Другими словами, не чисто театр кукол или марионеток, а взаимодействия живого персонажа и условного. И идея спектакля на этом и построена.
Спектакль называется «Modern-Vertep», но вертеп — это бродяжный-ярмарочный театр XVII-XVIII веков. Что же в спектакле тогда модернового?
Модерн — это современный. А традиция вертепа жива и сейчас. Модерн — это одежда, в которую одеваем спектакль, в современные выразительные средства. Тут и электронная музыка, и маппинг... Если углубляться, то вопрос не только в «современном», а и в самом искусстве модерна, потому что модерн отсылает к структуре мистерии. Ведь кукольный вертеп — народная мистерия, а мистерия — история о чуде. История, которая не рефлексирует и не оставляет вопросов о чём она.
И как с мистериями и модерном связан спектакль?
В вертепе есть верхний этаж — это мистерия рождения Иисуса Христа, что уже достаточно конкретно. Волхвы увидели звезду, пошли, нашли Иисуса, и в этой истории нет никаких рефлексий. Она как древнегреческая мистерия, которая конкретно отсылает к пропаганде добра, справедливости и рождении Мессии, который спасёт мир. В этом однозначность посыла, что я называю «модерн». Это и отличается от конструкции спектакля, который можно вертеть, оставляя зрителю в конце лишь вопрос. Мы же наоборот изначально ставим вопрос и даём конкретный ответ. И зритель рефлексирует не по поводу истории, а по поводу полученного ответа.
А какой был вопрос?
Не-е. Ну это же конкретные элементы сюжета и пьесы.
В программе УКФ (Украинский культурный фонд — прим. ред.) пишете, что хотите внедрить в Украине европейскую карнавальную традицию. О чём это?
Традиция кукольного вертепа — это площадное искусство, что и есть карнавал. Одно дело кукольный спектакль, а другое — вертеп-гуляние на Рождество. Сначала был кукольный вертеп, который потом развился в рождественский, ведь персонажи те же самые: Ирод, чёрт, ангел, волхвы и т.д., что есть прямой производной. А это европейская карнавальная традиция или театр прямого посыла. Лесь Курбас говорил, что существует театр «вияву та впливу», Станиславский говорил, что есть театр переживания и представления.
Так, театр влияния — это конкретный театр модернового плана, что построен на конкретном месседже в зал в ясной жанровой структуре. И наш спектакль — однозначно театр влияния.
Вы пишете, что «Modern-Vertep» — синтетический театральный проект. Но, подожди, а какие театральные проекты бывают не синтетическими?
Да, театр сам, по сути, синтетический. Любой театр. Драматургия, актёр, композиция… Театр и есть синтетическое искусство, но в 50-60-е развился новый жанр, в котором взаимодействует и кукла, и актёр. И это то, что мы вкладываем в понятие «синтетического спектакля». Актёры, куклы, элементы пантомимы, электронная музыка, маппинг — синтез современных выразительных средств. Хотелось бы найти другое точное определение кроме «синтетического», потому что слово заезженное и ни о чём не говорит, ведь театр и есть синтез. Если бы придумали слово, то сказали б иначе.
В чём вертеп спектакля?
Мы взяли за основу двухэтажную структуру. В классическом кукольном вертепе два этажа: верхний и нижний, сакральный и профанный. На сакральном этаже рассказывают историю о рождении Иисуса Христа, а внизу чёрт, запорожец и москаль разыгрывают интермедийные истории о сегодняшнем дне.
А текст Эдварда Олби к чему?
Не углубляясь в подробности, то это история о четырёх людях, которые на протяжении одного вечера выносят друг другу мозг, строя интриги. И я посмотрел на структуру Эдварда Олби, как на структуру нижнего этажа. Это структура пьесы, которая разыгрывается как закон сегодняшней жизни, когда нужно лицемерить, обманывать, выстраивать, манипулировать и давить на людей.
Хорошо, на нижнем Олби, а на верхнем тогда что?
А верхний этаж — это куклы-марионетки, которые играют души этих персонажей. Структура, что есть четыре живых актёра и четыре марионетки-души. Верхний этаж — это душа. Нижний — тело человека.
В программе УКФ пишете, что рассчитываете на 80 зрителей за пять показов. Не мало ли 20 человек на спектакль?
Это опечатка, 80 зрителей на один спектакль. У Театра марионеток нет своей сценической площадки, только репетиционная база, так что в программе УКФ прописана аренда зала на пять спектаклей. Изначально планировали играть на Сцене 6, но у нас камерный спектакль, так что для такой большой площадки никак не пойдёт. Определились, что сыграем на малой сцене Театра на левом берегу.
Вадим Кожевников:
В той же программе пишете, что ожидаемая аудитория — обеспеченные люди, но при этом вход на спектакль делаете бесплатным. В чём подвох?
Вход бесплатный только на пять спектаклей в рамках программы УКФ, а дальше по билетам. Мы не ожидаем, что к нам придут мегаполитики или бизнесмены с миллиардными состояниями. Для нас обеспеченные люди — это «два плюса» или средний слой. Наша философия, чтобы делать спектакли для людей, который составляют фундамент общества. Средний класс, который всё никак не может зародиться. И мы хотим контактировать с этими людьми.
Но почему же всё-таки бесплатно?
Бесплатно, потому что эти люди разборчивы. Мы и сами хотим причислять себя к таким людям, поэтому должны понимать, почему сами хотим сидеть на этом спектакле. Для этого самостоятельно занимаемся SMM-ом, чтобы личным участием показать, заинтриговать и втянуть людей. Зритель должен понять, что если бесплатно, то это лишь временная история. Дальше мы хотим брать с вас деньги. Ведь никто пока не понимает, что это акция невиданной щедрости от УКФ для зрителя: приходи сейчас, ведь послезавтра всё будет по-другому.
УКФ единственные спонсоры проекта?
Да. Это конкретно проект УКФ, из-за чего спектакль нельзя назвать полноценным продуктом Театра марионеток, скорее, как со-продукция. Потому что есть приглашённые актрисы, художник и композитор.
Что случилось с Театром марионеток? Куда он пропал?
В 2009 году театр съехал, потому что с 2007 года два года шли судебные процессы и разбирательства. Помещение, в котором находился театр, приватизировали как нежилой фонд, по сути, рейдерство в духе 90-х.
Слышал, что как раз в это время должна была открыться творческая мастерская.
Яремчук набрал актёрский и режиссёрский курс, на котором учился Игорь. Планировалась на базе этих курсов взять молодёжь и сделать экспериментальную мастерскую, влить туда актёрский состав, перестроить зал и... Это всё попало на последние два года существования Театра марионеток на Подоле.
Как долго длился переезд?
Театр, который двадцать лет обрастал вещами, съезжал две недели… Театр кукол — это страшная материализация, которая и создаёт эффект «вау», «как красиво». И это «красиво» из чего-то состоит, так как это тяжелейшая работа людей с определённым глазом, ухом, носом, которые чувствуют это искусство и из чего-то его лепят. Всё за две недели было сброшено в грузовики и перевезено. И как директор уже могу сказать, что 65-70% театра погибло в первые два года — это декорации и реквизит. И хоть куклы со всех спектаклей спасли, но сами спектакли это не спасло. Ведь тот же «Вишнёвый сад» — это не одни лишь куклы, а ещё и созданная в театре декорация, а она погибла. Поэтому в первую очередь погиб взрослый репертуар. Просто сгнил, затёк, потерялся, поломался, который уже восстановить невозможно.
Но ведь театр же как-то выжил.
Первые два года пытались сориентироваться. Через три года начали выездную деятельность в школы, садики и прочую бредятину, потому что театр или должен ликвидироваться, или существовать дальше. И вот в 2015 году начали работать в малом зале Театра кукол. Через полгода я стал директором, и только сейчас берём резкий старт. Проект Игоря — это составная часть перезапуска. Год назад Игорь пришёл ко мне и говорит: «Давай возьмём грант от УКФ». Тогда я сказал, что давай, и мы взяли грант. Но если расшифровывать, то полгода жизни живём только этим.
Что планируете делать после сдачи спектакля?
У нас много планов. Например, по поводу репетиционной базы, чтобы через год в ней был «город-сад». А так, максимально вкладываемся в спектакль Игоря, потому что для нас это знаковое событие. Первый грант театра и первый премьерный взрослый спектакль за 12 лет. К концу марта подготовим ещё минимум одну взрослую премьеру. Начинаем ездить на фестивали. Вот, после сдачи спектакля часть труппы едет в Ужгород с детским спектаклем, а как только заканчиваем проект с УКФ, то через день ребята едут с двумя детскими спектаклями на фестиваль в Анкару.
Мы хотим плотно закрутить работу, и основная роль в создании этой энергетической воронки у спектакля «Modern-Vertep».
Своего помещение у театра до сих пор нет?
Своего помещения нет, но мы получили договор аренды на три крыла в 450 м2 под репетиционную базу театра. Ещё появился новый микроавтобус, и ближайший месяц добавим к нему прицеп, что увеличит наши возможности. Ведь что такое прицеп? Мы своими силами сможем возить спектакль куда угодно: по Украине, в Польшу, в Германию. И это будет реально.
И всё же планируете свой зал?
Мы хотим сделать маленький зальчик прямо в центре города, но это большой-большой секрет. Сейчас бьёмся над тем, чтобы получить договор аренды.
Чем сейчас занимается Яремчук?
Будет делать новый взрослый спектакль, макет которого уже заканчивает. На Яремчуке весь детский репертуар и подготовка детских спектаклей на выезд. Плюс, организация работы цехов и художников, ведь все куклы, кроме четырёх марионеток «Modern-Vertep», сделал он сам. На нём огромное хозяйство, поэтому пытаемся его разгружать, так как это ограничивает его самого в возможностях. Но когда 30 лет всё единолично висит на Яремчуке, то не получается просто взять и делегировать. Поэтому да, он контролирует и тоже пытается организовывать процесс.
Меня до сих пор удивляет, что зритель о вас помнит спустя такое время.
Да, у нас большая реформаторская работа внутри театра, хотя зритель этого не видит и не чувствует. Мы понимаем, что люди и за год забывают о театре, но для меня было большим манком, когда в 2016 году, став директором, люди начали спрашивать «ой, как мы любим», «ой, как мы помним». И я думаю: «Ого-о». Семь лет не было нас в эфире, а на данный момент все десять, и всё равно есть небольшой пул людей, которые следят. И наша задача увеличивать это количество людей в первую очередь за счёт взрослого репертуара.
Блиц Игоря Заднипряного
Черта, которую не терпишь в людях?
Лицемерие.
Чего боишься?
Себя.
В чём разница между марионеткой и человеком?
Марионетка — это выразительное средство, а человек — это человек.
Самая страшная марионетка, которую видел?
Не видел. Все красивые.
Кино или театр?
Театр, конечно
Какой спектакль мечтаешь поставить?
«Фауст» по немецким кукольным фарсам.
Совет Игоря Заднипряного украинскому театральному зрителю.
Приходите. Любой театр и зритель важен.
Общался Константин Белинский