УТ рассказывает о двух спектаклях винницкого Air Гогольфеста - «Tranzyt» и «Парадоксы преступления», и о региональной "интоксикации культурной активностью".
Текст: Лена Мигашко, Анна Калугер
Фото: Анастасия Мантач
17 и 18 ноября на территории завода «Кристалл» в Виннице при поддержке УКФ впервые прошел Air Гогольфест. Тело этой бета-версии фестиваля, не смотря на «камерный» формат викенда, остается многошаровым, объемным и синтетическим: здесь и лекторий, и кино, и визуальное искусство, и танец/ театр.
За 10 лет своей киевской истории, в течении которых фестиваль оставался флагманом для сил, занятых в разных сферах современного ис-ва (по материалу УТ, едва ли не все знаковые театральные гастролеры, ввезенные с нулевых по 17-й - дело рук команды ДАХа), Гогольфест превратился в небольшой институт, который вырабатывает свою модель культуры и взращивает свой тип участника/ зрителя.
Основная идея региональных Гогольфестов, которые планируют превратить в сеть, - предлагать не столько отдельные произведения или проекты, сколько саму комплексную модель культурного досуга, выпущенную под брендом ГФ, другим городам.
УТ рассказывает о двух ключевых спектаклях, прокатанных как в Киеве, так и в Виннице.
«Tranzyt» и его бесконечное путешествие
В октябре 2018-го года группа украинских артистов – участников программы ЕТС, резидентов от ДАХа – отправляются в старый замок в Висбадене. У них есть четыре недели, окрестности и живописный парк, подвижные тела, умение петь, садиться на шпагат, играть на чашах, думать. Под кураторством двух режиссеров (Германия и Великобритания) им нужно сформировать тему - с тем, чтобы развернуть ее в виде некой сценической игры. В немецком замке они выполняют задания от Катарины Шенк и Питера Канта: провести экскурсию по замку иностранцу, выбраться в лес ночью, посидеть на камне, придумать имя, которым можно было бы назвать альтернативное «я» и пр. в таком духе.
Так появляется «Tranzyt» - короткое «клаптиковое» шоу, собранное из цирковых номеров (Айда, a very clever Ukrainian horse; Хосе Иванович, изображающий силача; жонгляж от конферансье с нарочитым east European pronunciation), «прямых речей» самих артистов («И я спрашиваю себя, ты реально бросил это все, чтобы играть голову коня?»), снов, отобранных и словно бы вынутых из зеркал в Висбадене, хореографических и вокальных вставок («Дует Абракадабра»), гегов напополам с философскими спичами.
На локации ДАХа появление артистов, которые по очереди высовывают руки, ноги, лица из разных чемоданов, тумб в захолустном маленьком закулисье ЦСМ, развивается едва ли не в двадцатиминутное slowmore. Звучит джазовый вокальный мотив от Сони Баксаковой, затем – игра от «ведущего» (Даниил Шраменко) с яблоками у черного занавеса, и все это – в антураже неописуемого массива кукол, масок, предметов из папье-маше, реквизита, музинструментов и костюмов. На заводе «Кристалл» этот же спектакль можно описать следующим образом: распухшая горизонталь («сцены») и движения в пыльной пустоте, из мебели – зеркала на колоннах с советской плиткой, внезапно ворвавшееся в джаз la vie en rose, окошко с «разносом», внутри которого появляется конферансье, голый «скелет» какой-то вагонетки на колесах вместо огромных, как трехэтажное купе, полок ДАХа.
Не сводимый ни к чему, не имеющий фабулы цыганский набор из номеров и жестов, по большому счету, можно подогнать под тему артиста (тут звучат речи и от Хосе Ивановича, и от реальных резидентов программы ETC), который постоянно переживает некий микро-разрыв с собой. Каждый Хосе Иванович – это транзит, путешествие к другому концу, состояние между. Да и в целом это все – про «транзит» как постоянное путешествие, сдвиги внутри себя самого.
А может, и не про это.
Тут такой случай, когда что бы вы ни придумали – это все и так, и не так в каком-то бессюжетном, равномерном пространстве сна.
Транзит – это вечное состояние самого шоу, которое меняет лицо от локации к локации, остается как бы «перевалочным пунктом», промежуточным агрегатным состоянием между отсутствием всякого плана, материей чистой импровизации и затянутым в корсет well-made show.
Твой личный сорт Раскольникова
«Парадоксы преступления» Влада Троицкого вполне можно было бы назвать «игрушечной трагедией». Это переинтерпретация спектакля 2001 года по пьесе KLIMа, который тогда носил имя «Достоевский-Честертон: парадоксы преступления, или одинокие всадники Апокалипсиса». Перед нами панорама монологов нескольких Раскольниковых на фоне априори нерешаемых проблем – войны, убийства, происхождения человека и совершения зла во благо.
Главные действующие лица – «искатели истины», всадники Апокалипсиса, которые беспрестанно упражняются в искусстве отвлеченных бесед и утверждают идею «спора, который ценен сам по себе». Игра с сюжетом и героями Достоевского разбавлена живым музыкальным сопровождением, комическими вставками вроде «размышлений о современной пьесе» от авторов спектакля. Социальное кабаре ЦеШо и актеры ДАХа существуют в пределах постмодернистских текстовых вариаций KLIMа, который сам в равной степени собран из кусков Честертона и Достоевского. Контрастный монтаж и постоянное чредование серьезного диалога с анекдотом придает текстам христианских мыслителей, да и самому, страшно «разговорному» спектаклю динамику.
При этом возникает ощущение такого себе «абортированного трагизма»: здесь нет сюжета, нет такой правды, которая была бы доведена до конца, казалась решающей, окончательной.
К примеру, вопрос Раскольникова: «На войне ведь сотнями тысяч убивают, а убийство одного человека, которое освободит меня от нищеты, преступлением считается?» заканчивается издевательски детским подпеванием музыкантов, сложенным из неупорядоченного пиликанья и слова «война». Спор о происхождении человека заканчивается андекдотами с раздеванием. Даже монолог Сони Мармеладовой разбавлен как можно большим количеством «забавного», чтобы никто вокруг не забывал: полнота трагедии – нечто смешное, почти неправда.
То, что было представлено на винницком Гогольфесте, носило уже совершенно иной характер, и, конечно же, совершенно иные коннотации, и надо признать: 2018 год подходит этому материалу куда больше, нежели 2001. Не только потому, что военное время – лучший период для выявлений alter ego Раскольниковых во всех «ближних своих», но и потому, что подбор именно этого материала как нельзя лучше соответствует главной, хоть и не совсем очевидной идее всех «Гогольфестов на выезде».
Эта идея резонирует с арендтовским тезисом «Все самые лучшие люди становятся зрителями», но в то же время ему противится. Поскольку в нашей стране этих самых «зрителей» (в арендтовском, конечно, понимании) стало слишком много, что дало им же возможность заявить: «Мы хорошо устроились, можно ничего не создавать».
Если киевский фестиваль долгие годы был попыткой вписать Украину в общемировую географию (спектакли Влада Троицкого тут обязательно шли рука об руку с La fura dels baus, Театром doc, Коршуновасом), то у Гогольфеста «на выезде» не менее эпохальная задача – знакомить регионы с актуальным украинским из Киева, Львова, Харькова и развивать местное сообщество, которое остается «слепой зоной» для больших городов.
Гогольфест в Виннице, как и в Мариуполе (https://www.facebook.com/sugf.org/) – это приведение более пассивно развивающихся регионов в состояние «интоксикации культурной активностью». И эта интоксикация преображает город куда значительней, чем отремонтированные дороги.